Похмелье

...С ним знаком всякий, кто испробовал русский опыт независимо от места его приобретения - внутри материнского материка или вдали от него.

Объяснить чужаку это экзистенциальное переживание так же трудно, как ощутить наркотическую ломку человеку, не заходившему в поисках альтернативной реальности дальше сигареты или успокоительных капель с примесью брома.

Хотя круг сопереживателей по заданной теме необозримо широк, в поисках научной объективности нелишне прислониться к самой надежной энциклопедии русской жизни - я имею в виду "Толковый словарь живого великорусского языка" Владимира Даля:

"Похмелье (ср.) - состояние человека после хмелю, по отрезвлении от пьянства: дурнота, головная боль и новый позыв на хмельное; питье после пьянства, продолжение его...

...Похмеляться, похмелиться, опохмелиться, - запивать пьянство, пить несколько, для поправления после болезненного состояния, после перепою...

Играй, да не отыгрывайся, пей, да не похмеляйся, сопьешься.

Пьяница проспится, похмельной никогда ".

Что в этом, не слишком сочном, но точном описании тормозит наше внимание? Нестыковка, явное внутреннее противоречие: под крышей одного понятия сожительствуют два противоположных действия. Похмелье -это и прекращение запоя ("после хмелю, по отрезвлении от пьянства") и, одновременно, его продолжение ("питье после пьянства"), правда, на другой идейной основе - "для поправления болезненного состояния ".

Преодолеть или, выражаясь философски, "снять" это противоречие не под силу никакому Гегелю, но осмыслить его в наших возможностях.

Дело в том, что похмелье в значении "отрезвления от пьянства" вовсе не тождественно простому, пусть и мучительному ("дурнота, головная боль") возвращению в дозапойную жизнь, совсем нет.

Похмелье - это самостоятельная, на себе и в себе замкнутая реальность, со своим особым видением, точнее - ненавидением мира, со своей логикой, эстетикой и даже этикой.

Так ненависть не антипод любви, но суверенная страсть со всеми подобающими страсти свойствами. Даже равнодушие не есть прискорбное отсутствие чувств, но тоже чувство, только другого порядка.

Что уж говорить о похмелье?..

Похмелье - это страшная месть со стороны действительности за навязанную ей бухим сознанием роль доброго папаши, справедливого судьи, внимательного начальства, короче - роль некой высшей власти, озабоченной нашим благом и родственной нашему разуму.

Когда наступает похмелье, место сивушного братства занимает вдруг открывшаяся враждебная отдельность, несоприкасаемость всех, какие ни есть, существований; симпатичные лица вчерашних собутыльников разворачиваются рылами, рожами, харями; предметы ощетиниваются всеми углами: что казалось благодушно круглым, обернулось несгибаемо прямым; что виделось благородной прямотой, ощерилось агрессивным жлобством; вместо родства со всем живущим и чувства единой семьи, этой кульминации хмельного застолья, человек в похмелье чувствует себя заброшенным на такую чужбину, где даже слова "дом", "родина" выглядят чьей-то злой шуткой; от угрожающей чуждости окружающего впору задохнуться или застрелиться...

Во хмелю верится, что ты -это одно, а твоя собственная жизнь со всеми ее ошибками, помарками, кляксами и прочими неисправностями - это совсем другое, отдельное от тебя, так что можно, встав из-за стола, забыть ее, отбросить, как пустой конверт или до конца использованный проездной билет.

Но похмелье вновь соединит вас в такой нерушимый союз, из которого уже никогда не выйти.

Климат похмелья резко континентальный, - липкая жара без предупреждения сменяется здесь ледяным холодом, а атмосфера, в отличие от трезвого мира с его изменчивой облачностью и пересменкой света и тени, - это беспощадно яркий свет, его нельзя убавить, от него негде спрятаться; это злое солнце в зените, когда тени от предметов совпадают с ними по размерам и превосходят по плотности, как если бы окружающее приобрело еще одно измерение.

В довершение ко всему некий тайный голос, в правдивости которого невозможно усомниться, упрямо твердит, что похмелье приоткрыло истинное лицо мира, все прочее - алкогольные пары и порожденные ими иллюзии.

То, что гонит людей опохмелиться, - это не только тошнота, мигрень, болезненное обострение слуха, зрения и обоняния, но, прежде всего, беспощадная невыносимость видеть вещи в их истинном жестоком свете.

И тут вступает в игру нравственный императив похмелья, категорическое "или - или": или, закусив губу, сжав зубы, распахнув глаза и уши, ты начинаешь трезветь (а по-настоящему трезвеет только тот, кто не позволяет себе забыть опыт похмелья), либо пьешь дальше, "запиваешь пьянство", то есть, по Далю, становишься "похмельным", сиречь -алкоголиком, которому так же не дано очнуться от своих иллюзий, как дураку проснуться умным.

Хотя похмелье одним из основных ингредиентов входит в рецепт загадочной русской души, оно, как и великая русская литература, приобрело статус универсальной общечеловеческой ценности, поскольку XX век, - а кто доказал, что он взаправду кончился? - это век массовых запоев и массовых же похмелий. Так что в завещанный философами-экзистенциалистами прейскурант условий человеческого существования, таких как "заброшенность", "отчуждение", "тревога", "озабоченность" и т. д., я уверенно вписываю: "похмелье".

Известно, что евреи как национальный организм мало, а то и совсем не расположены к алкоголю.

Часто и много пьющий русский еврей - самое неоспоримое достижение удавшейся ассимиляции (заметим все же, что, хотя пьяниц среди русских евреев предостаточно, настоящие алкоголики встречаются нечасто: суровая трезвость наших предков до сих пор охраняет еврейский ген от жалкой алкогольной зависимости).

Но: настолько же, насколько физиологически евреи неподвластны пьянству, настолько в плане духовном, спиритуальном они -один из самых запойных народов, какие только есть на земле. Соответственно и похмелье ни у кого не бывает таким страшным, как у нас.

В свое время сионизм предпринял героическую попытку отрезвления от либерально-социалистического хмеля, которым охмурялись еврейские массы на всем пространстве населенной суши.

От интернационального застолья отвалились немногие. Поэтому на следующем похмелье дом Иакова не досчитался шести миллионов своих детей.

Если еврейство Израиля после трехнедельного перерыва опять вернется к семилетнему запою, - а признаки такие прорезываются, - очередного похмелья не наступит, некому будет опохмеляться.

...Как ни стремился Израиль -государство и общество - отделить свою судьбу от общееврейской, как ни пытался очистить, отшелушить израильтянина от еврея, как ни изнемогал в попытках нормализовать арабо-изра-ильский конфликт, то есть придать ему характер обычной геополитической свары из-за спорной территории и тем ускользнуть от власти непостижного уму антисемитского психоза, в течение тысячелетий определявшего еврейское бытие (точнее: небытие); как ни подыгрывало Израилю в этих усилиях галутное еврейство, закрепив за собой мессианскую миссию народа Израилева - светить везде, светить всегда и всем в заповедном качестве "ор ле-гоим" (как будто печи в лагерях уничтожения светили в полнакала! Это и был "ор ле-гоим", - какой свет им еще нужен?!.); с какой бы частотой и убедительностью ни раздавались голоса то на Востоке, то на Западе, что-де, мол, евреи - да, сионизм - нет, или, напротив, сионизм - да, евреи - нет, - все напрасно: при первом же намеке на возможность окончательного решения воплощенного в Израиль еврейского вопроса - от Тегерана до Берлина радостно встрепенулось исламско-христианское человечество: к ногтю еврея! Ату его!

Как доисторическая эпоха узрела в пролетариате авангард борьбы за освобождение человечества от эксплуатации и эксплуататоров, так постистория доверила палестинцам роль авангарда в последней решительной битве за освобождение от евреев.

Даже руководящие метафоры не только совпадают, но буквально материализуются с той дьявольской иронией, которая высвобождается при развоплощении образа, переходе его в реальность - вспомним классику: "Булыжник - оружие пролетариата!"

И точно, вот он, прямо перед нами, любимец левой публики всех времен и народов, особенно богоизбранного, - пролетарий XXI века, тысячерукий палестинский звереныш, отпущенный на бессрочные исторические каникулы, чтобы прицельным камнеметанием атаковать позиции Мирового Зла.

Одно лишь непонятно: зачем, ну зачем Барак с такой тупой настойчивостью цепляется за один и тот же предательский образ: "В поисках мира мы не устаем переворачивать каждый камень"?..

А зачем переворачивать? Лови, что летит, - и дело с концом.      

Но выхода у Барака нет: он, как и другие израильские политики (да и общество в целом), загнан в ловушку самогонной израильской риторики с ее типичной для захмелевшего языка одеревенелой нечувствительностью к реальности, надрывной потребностью в диалоге и взаимоуважении, бессмысленным торчанием на несменяемых темах и выражениях.

Между тем едва ли не с первых дней так называемых "беспорядков" языка этого стало ощутимо не хватать даже для текущей информации о происходящем у себя и - особенно - в мире.

Так, вначале израильские эксперты признали, что столь массовых антисемитских демонстраций Запад не видел со времен бури в пустыне и натиска в заливе, то есть когда мир замер в счастливом предвкушении, что одна из саддамовых ракеток таки забьет химическую боеголовку в тель-авивский угол...

Очень быстро, однако, тем же экспертам свое ценное наблюдение пришлось откорректировать: оказывается, такая антисемитская волна не накатывалась на Запад аж со времен Второй мировой войны...

Но позвольте, позвольте: во время Второй мировой войны никаких таких массовых антисемитских волеизъявлений на Западе не было и быть не могло, а было просто-напросто планомерное, экологически чистое (без ущерба для окружающей среды), бесперебойное уничтожение евреев на всей территории, подвластной Третьему рейху.

Что же это значит? А то и значит: Вторая мировая - это иносказание, Эзопова уловка, на самом деле речь идет не о войне, а о том, что ей предшествовало и ее вызвало, - о нацизме то есть.

На этот раз - новом нацизме. Исламском.

Только произнести это вслух -язык не поворачивается: ведь так хорошо сидели!..

Это ничего, что исламский мир (арабский, прежде всего) обрел второй коран в "Протоколах сионских мудрецов", что антисемитская словесность в Египте, Сирии, на палестинских выселках и в других сопредельных ("соседских", как мы тепло подчеркиваем) землях - это тот же нацистский "Штюрмер", воспроизведенный арабской вязью и справа налево.

Справа налево - вот что особенно хорошо: ведь коммунизм с его "джихадом" под кличкой "классовая борьба", когда-то объявленным капиталистическому (читай - западному) миру, с теоретическим антисемитизмом от Маркса, практическим - от Сталина и политическим антисионизмом имени Ленина, тоже легко и естественно вписался в современный ислам, где почти свежим и нетронутым сохранился тайный коммунистический идеал: общинный уклад, коллективистская мораль, распределительное равенство, почитание старших и страх начальства.

Две выпотрошенные и издохшие идеологии, как зомби, обретают в исламском фундаментализме новое тело и свежую кровь для посмертного изуверства.

Так в арабско-мусульманское море, заливающее - в знак солидарности с палестинцами - улицы и площади западных городов, доверчиво вливаются ультраправые и ультралевые ручейки, знаменуя неиссякаемость мечты о новом мире и новом порядке.

От коммунистических "алте захен" палестинцы унаследовали причитания о сионистском империалистическом спруте, обрекающем их на нищету и хроническое национальное недомогание; с первыми шагами Гитлера в "окончательном решении" палестинцев роднит то большая, то меньшая осторожность, с которой они пробуют готовность Запада повторить опыт Катастрофы.

Я не знаю, сдаст ли Запад Израиль на съедение исламу, как он сдал евреев на уничтожение Гитлеру. Думаю, что все же нет, не сдаст...

И дело тут совсем не в моральных препятствиях, а, скорей, в политической целесообразности: во главе с Америкой Европа и так слишком щедро подмахивала исламу (Босния, Косово, Чечня), чтобы не опасаться его раздувшейся мощи в случае гибели еврейского государства.

Единственная сила, на которую палестинцы уже сейчас могут всецело полагаться и рассчитывать, - это наша собственная родная израильская радикальная левая. С ними никаких сбоев не предвидится: они - алкаши идеи, для них из похмелья лишь один выход - "питье после пьянства, продолжение его". Тут отрезвление равнозначно смерти. Хорошо бы только ихней.

1.11.2000