... Вороха интервью, которые брали у меня ивритские газеты, радио и TV, набежало за двадцать лет на упитанный том.
    Не сразу, совсем не сразу, но уже давно стоит мне согласиться на очередное интервью, и чувство глубокого недовольства накрывает меня с головой. Обычно оно проходит три этапа: первый - зачем вообще согласилась? Второй, когда за журналистом закрывается дверь моего дома или за мной - дверь студии: зачем сказала то, что сказала?.. Высшей отметки неудовольствие достигает по выходе материала в печать и эфир.
    Нет, мне не приписывают того, что я не говорила, и не перевирают сказанное. Так в чем же дело?.. Откуда эти слезы?.. Я не боюсь, что мою мысль не поймут (подумаешь, бином Ньютона!), но неизменно опасаюсь, что ее поймают и употребят не по назначению.
    Я - частное лицо, литератор-надомник, средств у меня никаких, одни цели. Поэтому подозрение, что меня используют в неизвестных, чуждых, а то и враждебных мне целях, особенно невыносимо.
    Вообразим мысль в виде теннисного мяча, во время игры случайно выпрыгнувшего за пределы корта. Мяч не утратит упругости и прыгучести, но его дальнейшая судьба всецело зависит от тех, в чьи руки он попадет.
    Мячом можно разбивать соседские окна, мяч можно гонять по двору, как приблудную собаку, загнать под диван, забросить на шкаф, чтобы отдохнул и отлежался в пыли... Все эти разнообразные действия не лишены цели и смысла, но мяч предназначался для совершенно другой игры, по другим правилам, с другим результатом и эффектом.
    ... Если принять вопрошающую часть типового израильского интервью за единицу измерения времени, вывод напросится один: времени нет, никогда не было и не предвидится.
    В течение двух десятков лет мир перестраивался и ускорялся, рухнула с треском, но без особого шума "империя зла", ее роль перехватила и добросовестно исполняет "империя добра"; "мировая деревня" уверенно превращается в "мировой аул", новые народы и государства расползаются по глобусу, человечество подсело на интернетную иглу, а любопытство ивритских СМИ по-прежнему исчерпываются двумя независимыми вопросами: "еврей ли вы?" и "почему нет в продаже животного масла?"
    Разумеется, как всякий сакральный текст, ильфо-петровские цитаты следует понимать не буквально, но аллегорически.
    С другой стороны, варианты "еврейского вопроса" при переводе на язык оригинала не слишком отличаются от первоначальной заготовки: вместо "еврей ли вы?" принято спрашивать: "Что это значит - быть евреем?" (Подтекст: мы знали, но забыли, ведь мы - израильтяне.)
    Вариант: "Что такое антисемитизм?.." (Подтекст: слыхали, но не знаем, ведь мы - израильтяне.)
    Что ж до "животного масла", то под ним, в отличие от спиритуальности первого вопроса, должно разуметь реальную сферу бытия в диапазоне от денежного довольствия в стране исхода до состояния потерянности и безысходности на исторической родине. (Чем жалостней и безысходней, тем лучше: ивритский читатель любит мизераблей и не жалует самоуверенных.)
    С учетом эксцентрических занятий опрашиваемого неизбежны также следующие вопросы: правда ли, что существует русско-израильская литература? Если нет, то почему? Если да - то зачем? А также: каким литератором вы себя считаете - русским или израильским? (Эмоциональный подтекст здесь тот же, что при допросе ребенка: кого ты больше любишь - папу или маму?)
    ... Лет 12 тому назад вбежала в нашу распаренную квартиру тоже непрохладная девушка-журналистка, с ходу напомнившая мне миловидную курсистку с одноименной картины художника Ярошенко (минус шапочка, муфточка и пейзаж за спиной).
    Дадим гостье имя: пусть будет Нурит. Нурит втянула интерьер хищным зрачком, споткнулась взглядом о лежащую на столе книгу, опробовала на глаз сдобную кириллицу, увязла, спросила требовательно: кто?
    Мы чистосердечно признались: Борхес. (Первое советское издание, ходило в книжных новинках.)
    Нурит (в ужасе):
    - Но ведь он - реакционный писатель!
    Мы удрученно переглянулись.
    В темпе проиграв обязательную гамму - почему мы евреи, как мы решились поменять родину, язык, кухню? - я (она то есть) так бы не смогла! - Нурит взяла решающий аккорд: - Русско-израильская литература - это что такое?
    Пояснили.
    - А поэт хороший у вас есть? - интересуется.
    - Есть! Есть! - хором обрадовались мы. - Есть такой поэт. Зовут Михаил. Как раз недавно закончил мощную поэму "Вавилон" и цикл стихов о Ливанской войне, тоже сильно неслабый.
    Спрашивает:
    - А он за войну или против?
    Мы хотели было пояснить, что поэт (как, впрочем, и мы) всецело за войну, если она победоносная, и резко против, если проигранная. Но вовремя вспомнили, что в широком спектре гражданских чувств, заявленных нашей гостьей, чувство юмора не участвовало, и промямлили в ответ нечто мутно общегуманное.
    Уходя от нас, уже в дверях, Нурит завещала:
    - Кто не определил сегодня свое отношение к Ливанской войне (понятно, отрицательное) и палестинской интифаде (разумеется, положительное), тот не имеет права называться писателем.
    И умчалась дальше. А дальше был Юрий Милославский, очень талантливый прозаик, "черный человек" алии 70-х, возненавидевший Израиль с энергией и страстью уроженца Малороссии, где даже на трудное послевоенное детство приходилось больше солнца, жиров, белков и витаминов, чем в других губерниях не для счастья родившейся империи.
    Антисемитизм Ю. М. был не простой, а художественный: к примеру, крестился он именно в Иерусалиме - и только после этого съехал в Штаты.
    "Русское" общество возмущалось им до хрипоты, но втайне гордилось, ибо видело в Милославском достойный ответ русских израильтян русским "американцам", на чьи безбедные головы примерно в то же время свалился Эдичка Лимонов.
    Милославский, конечно, был пожиже, но слишком густо краснеть за него все же не приходилось: ядохимикатная смесь сентиментальной порнухи с истерическим нигилизмом удовлетворяла самый требовательный невзыскательный вкус,
    Ивритом Ю. М, владел безукоризненно, со всеми оттенками, полутонами и нюансами, так что их беседу с Нурит я представила себе не без сладкого злорадства: в сравнении с тотальным неприятием Израиля (Ю. М. именовал его не иначе, как "Южная Сирия") крутая левизна израильтянки выглядела бедно.
    И вот меня, сионистку, националистку, поклонницу реакционера Борхеса, и антисемита, выкреста и чернушника Милославского в компании еще нескольких литераторов (кого точно - не упомню), кроме языка тоже мало друг с другом связанных, бойкая журналистка на равных вписала в один "Замкнутый круг" - так называлась опубликованная в "Гаарец" обширная корреспонденция, кое-где разбавленная образцами прямой речи каждого из нас, но прочно сцементированная автокомментарием и выводами: "русские" - это гетто, страшно далеки они от Израиля и сближаться с ним не желают; они одержимы комплексом имперского превосходства, или, что то же самое, комплексом эмигрантской неполноценности, а также поголовно ушиблены антикоммунистическим синдромом, который, сами понимаете, есть не что иное, как тоталитарная ментальность.

    (Спустя недолго Нурит выпустила сборник рассказов, на один литературный сезон стала популярным автором, а потом так же неожиданно растворилась в здешнем словесном мареве, как внезапно прорезалась.
    Сборник она мне прислала, а по телефону попросила обратить особое внимание на один из рассказов, где, по ее заверению, она в художественных образах запечатлела загадочную русскую душу в нашем сводном исполнении.
    На всякий случай она также порекомендовала не обижаться, если в одном из персонажей я узнаю себя: таковы суровые законы литературы, сама понимаешь. Как не понять... Себя я, тем не менее, не узнала, как, впрочем, и никого другого. Единственным давним и давно надоевшим знакомцем оказалась сама проза, старательно описательная и тоскливо психологическая, Такую на всех европейских языках писали и пятьдесят, и сто лет тому назад. Славы она не принесла никому.)

    ... Упорство, с которым русскоязычная община отстаивает свое право на культурное самоопределение вплоть до отделения, принято объяснять тем, что критическая масса носителей великого и могучего вот-вот доберется до красной отметки в миллион душ, а в обозримом будущем, не исключено, и перемахнет через нее.
    А люди, в массе и по природе, хоть и любопытны, но ленивы и консервативны: если можно сохранить среду обитания при изменении условий существования, кто ж от этого добровольно откажется?..
    Утверждаю: такое объяснение есть заблуждение, основанное на незнании.
    В 80-е годы, а это было время почти полного замерзания репатриантского потока, творческая лихорадка сотрясала русскоязычную словесность - от поэзии до публицистики - посильней нынешнего.
    (Учтем скромность и малость тогдашней читательской аудитории, она же - потребительский рынок: меньше 200 тысяч человек, включая выходцев из Грузии с их автономной культурной ориентацией.)
    Было ли "русское" культурное содружество тех лет ярче и талантливей пополнения 90-х, судить не берусь. Не хочется, да и не важно. Другое важно: культурная неугомонность и жестоковыйность "русских" уже тогда отозвалась в господствующей культуре шумовой помехой, дискомфортным присутствием "чужого", на которого необходимо навесить опознавательный ярлык и поставить на соответствующее место.
    Место определили быстро и находчиво - в аду национального подсознания, т. е. там, где сами хозяева положения больше всего боятся оказаться: "замкнутый круг", сиречь - гетто.
    Во имя справедливости: в те годы в этой оскорбительной дефиниции присутствовал все же ощутимый привкус правды. Количественная незначимость переселенцев в сравнении с коренным этносом, вынужденно-добровольная культурная самоизоляция, безнадежная отрезанность и недостижимость языковой родины - всё это приметы, слишком явно провоцирующие прямую аналогию, чтобы можно было ею пренебречь во имя душевного благородства или интеллектуальной корректности.
    Но вот что плохо: за полтора примерно десятка прошедших лет расположение желтых, красных, белых и голубых звезд изменилось так радикально, что впору объявить новое небо и новую Землю: во много раз утяжелилась русскоязычная масса в Израиле, с русской языковой границы снят замок, прошлое перестало быть мифом о потерянном рае: чтобы вернуть времени желанную непрерывность и преемственность, достаточно купить билет на самолет или включить любой из русских каналов TV...
    Русское еврейство в Израиле живет на таком же историческом и культурном сквозняке, что и вся западная цивилизация, включая Россию, кстати. Кстати...
    Между тем желтая метка "русское гетто" до сих пор остается наиболее ходкой монетой в ивритской журналистике, да и в обыденной речи израильтян. (Сужу по добротному личному опыту.)
    Эта нудная инерция больше говорит о застойности израильского сознания, чем о реальном самочувствии "русских" израильтян.
    Выход предполагался (предлагался) один: разорвать круг, выучить иврит до полного слияния с ним и признать вхождение в местную культуру достойной платой за тяготы душевной перестройки.
    Ничего не получилось.
    Да что там баснословные 80-е?..
    ... Если бы количество прожитых мною здесь лет перенести в начало жизни, на них пришлись бы: рождение, детство, отрочество и юность под сенью всех лип русской классики, среднее и высшее образование, первое замужество и первые мечты о разводе...
    Так вот, оказавшись в Израиле в середине мифологических 70-х, я застала вполне обжитый и ухоженный русский остров: разудалая полемика двух ведущих толстых журналов при глумливом науськивании тонких; архаисты и новаторы, реалисты и модернисты; наконец, отлаженный литературный быт с отъемом и уводом жен и любовниц идейно-эстетических противников; действовал даже русский студенческий театр (при Иерусалимском университете), где мне посчастливилось увидеть поистине великолепную постановку гоголевской "Женитьбы"...
    И вся эта залетная буйноцветущая флора не выказывала ни малейшего желания превращаться в укорененную жароустойчивую сабру.
    Чего мы тогда действительно хотели, так это того, чтобы в нас признали своих, других, но - близких: ведь равенство не есть тождество, а другой не обязательно чужой.
    Теперь, кажется, ни близости, ни признания особенно не жаждут.
    Нет, что-то изначально не задалось в отношениях русских евреев с израильской культурой.
    Не приключилось не то что "химии", выражаясь общепринятой в разговорном иврите, но оттого не менее гадкой метафорой, - даже физической приладки и притирки не произошло.

    Дабы окончательно распрощаться с 70-ми годами, хочу развеять романтическую дымку, до сих пор застилающую их меркнущий облик.
    Почему-то принято считать, что в укор волне 90-х годов, нахлынувшей на землю израилеву в состоянии полного национального беспамятства и идейной безыдейности, алия 70-х была сплошь идеологически мотивированной и сионистски воспламененной.
    Эти качества, редкие, как три драгоценных металла, скапливаются обычно в верхнем слое общественной толщи.
    Спешу донести: из той художественно-гуманитарной и научно-интеллектуальной элиты, что, подобно коллективному Моисею, вывела русское еврейство из советского Египта, едва ли треть продолжает делить с нами бремя места, времени и налогов. Остальные - далече, радуют своим присутствием другие народы и государства.
    Среди покинувших нас были те, кто так и не успел (или не захотел) причаститься ивриту, и те, кто лишь технически использовал язык для необходимых социальных и профессиональных контактов, и те, наконец, кто владел ивритом свободно и с блеском. К примеру, художественный руководитель чудного студенческого театра, человек столичный, интеллигентный, с отменным вкусом, одаренный литератор.
    В отличие от неврастеника и скандалиста Милославского, этот не устроил из развода с Израилем позорище и посмешище, но исчез тихо, корректно, как говорится, по-английски. И не только говорится, но и пишется: опять же в отличие от Милославского, этот автор все равно изменил русскому языку, но только не с ивритом, а с английским: уже много лет живет он в Лондоне, пишет романы на английском языке, и даже, по слухам, весьма небезуспешно.
    Общий же вывод таков: никакое знание иврита не привязывает ни к Израилю, ни к израильской культуре, точно так же, как еврейское воспитание и самосознание не гарантируют (и даже не обещают) сионистский выбор.
    Что, впрочем, очевидно: если бы было иначе, сотни тысяч ивриторожденных не возвращались бы в галут, а американское еврейство, чью национальную идентичность не таранила в течение 70 лет никакая советская власть, восходило бы на Сион без устали и в больших количествах, оттесняя по дороге бескорневое еврейство русское.
    ... Нравится или не нравится израильская социально-политическая и экономическая система, у репатрианта все равно нет иного выхода, кроме как приноровиться к ней, выучить правила социальной игры и играть по ним с отпущенными ему талантом, азартом, а если повезет, то и с везением. Даже стремление изменить правила ими же - правилами - и предусмотрено, в соответствии с демократическим устроением общества (партии, движения, оппозиции, коалиции и т. п.).
    Не то культура. Тут неприятности начинаются сразу -стоит произнести это самовозгорающееся слово.
    Два облегченных определения культуры сегодня в наибольшем ходу - антропологическое (совокупность непрагматичных, т. е. выходящих за пределы первичных биологических потребностей, связей, отношений, навыков, как-то: верования, табу, ритуалы, обряды, системы родства) - и социологическое: система общественных институтов и установлении, охватывающая весь жизненный и ценностный уклад данного общества.
    Понятно, что социологически отредактированная культура включает в себя антропологическое измерение, а с антропологической точки зрения разница между культурой африканского племени и любой из европейских не качественно принципиальная, но исторически обусловленная и относительная (там - там-там, здесь - симфония, но и то и другое - музыка; ритуальная охотничья пляска и классический балет равно заполняют рубрику "танец").
    В Израиле, с подозрительной быстротой обучившемся политкорректной грамоте, пользуются общими определениями, смешивая их, по необходимости, в разных пропорциях.
    Так, руководитель отдела партии МЕРЕЦ по работе с населением Михаль Шохат в рекомендательной заметке "Шаг навстречу" полагает (и предлагает): "Интерес к тому, чем богата культура соседа, привыкшего читать другие книги, есть другую пищу и слушать другую музыку, помогает преодолеть любые барьеры" ("Вести-2", 12 августа 1999 года).
    Здесь что обольстительно? Та легкость, естественность и непринужденность, с которой "пища" подается наряду и вместе с книгой и музыкой.
    Стало быть, если запах французских пикантных сыров способен уложить меня в обморок, я и от прозы Флобера или Пруста должна воротить нос, а желудочно непроходимые немецкие клецки залепляют уши, дабы не просочились туда ни Бах, ни Бетховен...
    При всем том негоже всю вину за искрометную карьеру поваренной книги в качестве визитной карточки культуры валить на постмодернизм, постсионизм и прочие постскриптумы к окончанию века - в Израиле так было всегда. И десять, и пятнадцать лет тому назад здесь настоятельно советовали знакомиться с новой для приезжих культурой посредством вкусовых пупырышков, вкушать культуру, глотать и переваривать...
    Помню, как однажды приятели-израильтяне устроили мне настоящий экзамен на "исраэлиют" - по смыслу слово переводится легко - типа "русскость", но невыносимо по звучанию: израильскость.
    Экзамен я завалила: бурекас, фалафель, хумус, шашлык на мангале - все это повергало (и повергает) меня в глубокую кулинарную депрессию. Проходной балл я получила лишь по маслинам, да и те предпочитаю под водку.
    "Интерес к пище соседа" (в рамках по-другому понимаемой культуры весьма неприличный) - это вовсе не простое распространенное предложение считать, что культура начинается с кухни, наподобие того, как театр начинается с вешалки. Нет, в переводе на язык здешних культурных навыков это означает, что между вешалкой и театром нет никакой разницы (как между пищей и книгой или музыкой).
    Культуру невозможно принять, как приходится принимать социальный или культурный климат, - культуру выбирают. Выбирают свободно. Свою культуру, на которой вырос, обычно любят, в чужую - влюбляются. Проще и даже грубо говоря: культура либо способна обаять и увлечь, либо - нет.
    О чем и пойдет речь.

Продолжение следует

---------------------------------